— Вот не думал! — Теперь боцман с искренним изумлением смотрел на Леньку. — Чего ж ты раньше-то молчал? Хоть намекнул бы.
— А мы сами в лес собирались.
— Нет, браток, никуда ты без нас теперь не пойдешь, — боцман ласково похлопал Леньку по плечу и притянул к себе. — Из тебя выйдет лихой разведчик. И я верю — сумеешь за сестру отомстить. А насчет Витьки и Димки мы еще потолкуем. Может, в тот отряд их назначим.
Леньку опалило жаром, грудь переполнила радость. Мечта его сбудется! Он пойдет в лес! Слово боцмана — нерушимое моряцкое слово.
Вскоре Ленька собрался домой. Прихватив добрый кусок ветчины и еще колбасы с галетами, он напоследок сказал:
— Ночью ждите меня с Димкой и Витькой. Мы захватим лопаты и все вместе двинем на Максимову дачу. А завтра — на Сапун-гору.
Поглядеть со стороны, в жизни Леньки будто ничто и не изменилось. Как и раньше, он с беззаботным видом, напевая, бегал по Зеленой горке, заходил к своим многочисленным друзьям-приятелям. Все как будто было по-прежнему. Но это так только казалось.
После каждого посещения товарищей карманы его штанов и ватника неимоверно вздувались и отвисали. Чего-чего только не было в них: патроны, запалы для гранат, баночки с ружейным маслом, пачки сигарет, ручные компасы, отвертки, напильники, а за пазухой еще лежали планшет или свернутая гармошкой карта.
Когда темнело, он незаметно пробирался к пещере, выворачивал карманы и, случалось, оставался здесь до утра. Пока боцман с одним из матросов ремонтировал неисправный автомат или винтовку, Лёнька с Димкой кашеварили у костра или с другими матросами чистили и смазывали оружие, которого, кстати оказать, хватило на всех. Себе Ленька оставил только револьвер, обрез, оказавшийся лишним, да пачку ракет с ракетницей. Другую пачку и две ракетницы он подарил Димке с Витькой. Все, что Ленька отложил себе, он завернул в плащ-палатку и ночью спрятал в развалинах своей хаты.
Теперь Ленька все время пребывал в состоянии нетерпеливого ожидания и нервной; приподнятости. «Скорей бы уж в лес», — говорил он боцману. Но для похода еще многого не хватало, и пока что Ленька целыми днями бегал по своим друзьям, добывая вещевые мешки, теплые варежки, носки и разную мелочь, без которой в дальней дороге не обойтись.
Сердцем и мыслями он уже был в лесу. Придя к Жене за листовками, без устали мог рассказывать о боцмане и его товарищах, восторгаться их смелым побегом и с увлечением говорить о предстоящем походе. Скоро свершится то, что он задумал давно. Только бы вырваться в лес. Уж там-то он себя покажет!
В пылком воображении Леньки возникали картины лесных схваток с карателями, смелые набеги на вражеские гарнизоны, летящие под откос поезда. И, конечно, он всюду первый с разведчиками прокладывает путь. Ему казалось, он уже слышит гром штурма фашистских укреплений под Севастополем, видит лихие атаки партизан и стремительное преследование улепетывающих фашистов. Он впереди, он нагоняет и косит, косит их автоматом, забрасывает гранатами. «Это вам, гады, за Клаву с Оленькой!» Наконец, через лысую вершину Зеленой горки врывается на улицы родной слободки и освобождает товарищей и Женю. А потом все они вместе с боем прорываются к центру, и он на портике Графленой пристани водружает алый стяг.
Ленька грезил наяву, а Женя, слушая его с улыбкой, тоже мечтала о долгожданном дне. Мечта у них одна, и в ней, как в фокусе, совместилась вся их жизнь, все будущее. Но когда неудержимая фантазия уж очень далеко заносила Леньку, Женя одергивала его:
— Не увлекайся. Больше выдержки. Помни: ты, у старосты и жандармов на замётке. Так что лишнего ребятам не болтай.
«Хорошо говорить — не болтай, — думает Ленька. — Иной раз так хочется рассказать ребятам новости, только что вычитанные из свежей листовки, или кое-что намекнуть о предстоящем походе в лес, что губы до крови прикусишь».
Расчетливость, выдержка мало свойственны его горячей поэтической натуре. Но Женины слова охлаждали его пыл и заставляли следить за собой и помалкивать.
Ленька читал за столом у коптилки свежую новогоднюю листовку, ерзал на стуле и захлебывался от восторга.
— Теперь им капут: закупорены как в бутылке! Всех их тут в море выкупают!
И как было не ликовать: Перекоп взят, Керчь захвачена десантом, советские войска под Одессой, а на западе за Киевом и Житомиром вот-вот дойдут до границы!
Женя смеялась и радовалась вместе с Ленькой. Листовку она знала уже почти наизусть. Ночью в тесном подземелье под домом, где помещалась подпольная типография, она вместе с Игорем и связным штаба подполья записывала сообщения с фронта и потом набирала их. Игорь, кончив, писать, пустился отбивать чечетку и чуть не опрокинул приемник. Когда набирала сводку, руки ее дрожали как в лихорадке, она путала буквы, знаки. Игорь, помогавший ей, тоже волновался и нечаянно, рассыпал шрифт. Все пришлось набирать наново. Потом они спешили отпечатать и раздать листовку, чтобы связные успели разнести ее и порадовать народ новостями.
Подсчитав трофеи, Ленька подскочил на стуле:
— Смотри, Жень, смотри, сколько наши захватили танков, пушек, машин! Нынче в Москве даже будет салют — двадцать залпов. Вот посмотреть бы! Небось красота…
Красную площадь с Кремлем, улицу Горького он много раз видел на фотографиях в газетах и в «Огоньке» и теперь пытался представить себе этот радостный вечер там, в столице. Над кремлевскими башнями — лучи прожекторов, улицы запружены народом, несметные толпы на площадях, песни, гул множества голосов и вдруг гром пушечных залпов. Тысячи разноцветных ракет букетами распускаются над домами, а потом с треском разлетаются в разные стороны зелеными, красными, белыми огоньками. Хорошо сейчас там. Можно громко, не боясь, что тебя услышат, выражать свой восторг, кричать ура, подбрасывать шапки, веселиться и петь, петь без конца.